ОЧЕРКИ ИСТОРИИ

НА ФРОНТАХ ВТОРОЙ МИРОВОЙ

КАЗАКИ НА СЛУЖБЕ ТРЕТЬЕГО РЕЙХА

Нападение Германии на СССР, оказавшее сильнейшее воздействие на сознание русской эмиграции и в одночасье приведшее к смещению идейных, политических и нравственных ориентиров, не могло оставить в стороне и казаков вместе с их атаманами. На протяжении долгих двадцати лет, проведенных вдали от Родины, среди казаков-эмигрантов вызревали мессианские настроения и ощущение собственной избранности. Многие из тех, кто в 1920 г. покинул Дон, Кубань и Терек, стали считать себя единственными наследниками казачьей славы, традиций, того казачьего мира, который был фактически уничтожен или находился на грани уничтожения в Советской России, и верили, что возрождение казачества, его воскресение может исходить только от них. Неудивительно, что казаки в основной своей массе оказались в рядах наиболее непримиримой части эмиграции, рассматривавшей начавшуюся войну как единственную возможность уничтожить ненавистный коммунистический строй и с самого начала активно выступившей на стороне Германии.

Избранный Донским атаманом после смерти Богаевского граф М.Н. Граббе в приказе № 190 от 28 июня 1941 г. писал:

«Донцы!

Неоднократно за последние годы в моих к вам обращениях предсказывал я великие потрясения, которые должны всколыхнуть мир; говорил неоднократно, что из потрясений этих завсияет для нас звезда освобождения, возвращения нашего в родные края.

22 сего июня Вождь Великогерманского Рейха Адольф Гитлер объявил войну Союзу Советских Социалистических Республик. От Ледовитого океана до Черного моря грозною стеною надвинулась и перешла красные границы мощная германская армия, поражая полки Коминтерна. Великая началась борьба.

Донское казачество! Эта борьба - наша борьба.

…От имени Всевеликого Войска Донского, я, Донской Атаман, единственный носитель Донской власти, заявляю, что Войско Донское, коего я являюсь Главою, продолжает свой двадцатилетний поход, что оружия оно не сложило, мира с советской властью не заключило, что оно продолжает считать себя с нею в состоянии войны, и цель этой войны - свержение советской власти и возвращение в чести и достоинстве домой для возобновления и возрождения Родных Краев при помощи дружественной нам Германии.

Бог браней да ниспошлет победу знаменам ныне поднятым против богоборческой красной власти.

§ 2

Атаманам всех Донских казачьих и общеказачьих станиц по всем странам в эмиграции приказываю произвести полный учет казаков.

Всем казакам в станицах и организациях казачьих не состоящих, приказываю в них записаться.

Связь со мною держать всемерно».

Союз с Гитлером воспринимался многими из казачьих вождей не как выбор наименьшего зла («хоть с чертом, но против большевиков»), а как возвращение к традиционным приоритетам российской политики, имея в виду эпоху Священного союза. Такой подход, в частности, разделял П.Н. Краснов, чьи германофильские взгляды ярко проявились еще в годы Гражданской войны. «Итак, свершилось, - писал он 23 июня 1941 г. атаману Общеказачьего объединения в Германской империи генералу Е.И. Балабину, - Германский меч занесен над головой коммунизма, начинается новая эра жизни России и теперь никак не следует искать и ожидать повторения 1918-го года, но скорее мы накануне событий, подобных 1813-му году. Только роли переменились. Россия (не Советы) является в роли порабощенной Пруссии, а Адольф Гитлер в роли благородного императора Александра I. Германия готовиться отдать старый долг России. Быть может, мы накануне новой вековой дружбы двух великих народов...»

Однако в рядах эмигрантского казачества не было единства. Большая часть казаков, группировавшаяся вокруг своих официальных лидеров - атаманов Донского, Кубанского, Терского и Астраханского войск за границей - генералов Граббе, Науменко, Вдовенко и Ляхова, традиционно связывала свое будущее с будущим освобожденной от власти большевиков России. Количественно меньшая, но политически более активная их часть находилась под влиянием групп ярко выраженной националистически-сепаратистской ориентации вроде Казачьего национального центра (КНЦ), отстаивавших идею создания независимого казачьего государства – «Казакии», которое включило бы в себя территории всех казачьих областей «от Сана и до океана».

Еще в 1936 г. устами одного из своих идеологов – казака-калмыка Шамбы Балинова - самостийники заявили о том, какую сторону они примут в будущей войне: «Казаки-националисты давно на эти вопросы имеют свой ответ: всегда и при всех случаях быть с теми, кто против коминтерна, против большевиков, против марксизма, идти единым фронтом с угнетенными народами, в братском союзе с ними добиваться освобождения и возрождения Казачества...»

Своими союзниками в борьбе за независимость самостийники объявили украинцев и кавказских горцев, поскольку Украину и Северный Кавказ предполагалось целиком включить в состав будущей «Казакии». Главным же врагом казачьей независимости, наряду с коммунистической диктатурой, считался весь русский народ, которому, как утверждали лидеры националистов, уже по самой его природе присущи имперские амбиции.

Не располагая большим влиянием в казачьих массах, самостийники проявляли бурную политическую активность, достигшую наивысшего размаха в июньские дни 1941 г. 22 июня КНЦ не преминул особой телеграммой в адрес германского правительства выразить «радостное чувство верности и преданности» и предоставить себя и все свои силы в распоряжение фюрера для борьбы против общего врага. В телеграмме выражалось также уверенность, что «победоносная германская армия обеспечит восстановление казачьей государственности».

Одновременно КНЦ был преобразован в «Казачье национально-освободительное движение» (КНОД). Его представитель в Берлине передал особый меморандум послам Италии и Японии. Приветствия в связи со вступлением в борьбу «с жидо-большевизмом» были направлены правительствам Финляндии и Румынии. В Берлине, Праге и других местах рассеяния казаков националисты устраивали многолюдные собрания с участием германских властей. Состоявшееся 29 июня в Берлине собрание приняло от имени всего казачества решение: стать в ряды «бойцов против Советов» за освобождение своей «Казачьей Родины».

Используя искренние чувства многих тысяч простых казаков и их семей, которым начавшаяся война казалась предзнаменованием скорого возвращения на родину, КНОД и другие экстремистские группировки приступили к формированию казачьих частей для борьбы с большевиками. «Казачье национально-освободительное движение» объявило себя единственной силой, которая «ведет и организует открытую борьбу всего казачества против поработителей и угнетателей нашей Казачьей Родины» и призвало всех казаков, «которые считают своим священным долгом, своей гражданской обязанностью участвовать в борьбе с жидо-большевизмом», стать в его ряды. Заявляя о том, что «сейчас не время и не место ссорам и обидам», что «сейчас не должно быть и не будет ни казаков-поповцев (Сторонники генерала П.Х. Попова, избранного самостийниками Донским атаманом. - Авт.), ни казаков-граббовцев и т.д.», а «должны быть и будут только казаки, казачьи казаки, борющиеся с Советами за освобождение многострадального нашего родного казачьего народа», КНОД открыто претендовало на роль лидера всего эмигрантского казачества и в качестве такового преподносило себя германским властям.

В первые дни начавшейся войны руководство КНОД издало несколько распоряжений, касавшихся всех казаков-эмигрантов, вне зависимости от их членства в этой организации.

«№ 1.

В наступившей 22 июня с.г. исторический момент борьбы за освобождение нашей Казачьей Родины каждый казак и казачка должны быть готовы принять активное участие в этой борьбе.

Для того, чтобы Казачество могло быть вполне подготовленным к нему, необходима его организованность, дисциплина и точный учет сил.

Для этого вменяется в обязанность всем казакам и казачкам:

1) состоять в одной из казачьих национальных организаций;

2) войти в связь с оторванными от казачьей жизни станичниками и привлечь их к участию в организованной жизни казачества;

3) главам казачьих организаций вести точный учет своих членов, их семейств, перемены адресов;

4) иметь постоянную связь с руководителями по странам, представителями КНЦ в различных странах и с самим КНЦ в порядке постепенной подчиненности;

5) в местах, где есть казаки, но нет еще организованных групп, создавать таковые, избрать доверенных и связаться с высшими организациями;

6) отдельно вести учет неказакам, коренным жителям Казачьих Земель и оторванных ранее у Кавказского Линейного Войска - Ставропольской губернии и от Кубанского Войска - Черноморской губернии. Они тоже будут призваны к участию в борьбе за освобождение нашей общей Казачьей Родины;

7) вести учет неказакам, принимавшим участие в вооруженной борьбе 1918 – 20 гг. в составе казачьих частей;

8) вести учет мужьям и семьям казачек - неказаков, желающим принять участие вместе с казаками в наступившей вооруженной борьбе с СССР.

Каждый казак и казачка и каждый из неказаков, кровно связанный с Казачьими Землями, обязан принять участие в этом освободительном бое, вне зависимости от теперешнего гражданства и подданства».

«№ 2.

Всем казакам, способным носить оружие, предлагается дать КНЦ через своих руководителей по странам или, в исключительных случаях непосредственно, следующие о себе сведения: 1) имя, отчество, фамилия, станица, Войско; 2) год, месяц, день и место рождения; 3) чин или звание и род оружия - пластун, конник и т.д.; 4) образование; 5) фирму или место службы; 6) заработок; 7) состав семьи, имена членов семьи и место ее постоянного проживания и, наконец, адрес казака, дающего о себе сведения».

Роль общеказачьего лидера оспаривали у самостийников представители «законной» атаманской власти. В своих меморандумах они утверждали, что «войсковые атаманы являются не только носителями действительной власти над эмигрантским казачеством, но все время поддерживают тайную связь с казачьим населением оставленных территорий» и по возвращении на родину «вступят в управление при полной поддержке всего оставшегося казачьего населения», а «сохраненный и обновленный ими за границей административный аппарат немедленно начнет отправлять свои обязанности и быстро восстановит порядок и нормальное течение гражданской и экономической жизни», в то время как их конкуренты-самостийники «малочисленны, по личному составу слабы и неавторитетны и не обладают ни аппаратом, ни административной опытностью», а их попытка «будет попыткою дилетантов», исполненной «ошибок, которые повлекут ненужные жертвы и не приведут к быстрому установлению порядка и нормальной хозяйственной деятельности».

Однако воинственный пыл казачьей эмиграции был быстро погашен германскими властями, не желавшими ни с кем делить свою, казавшуюся уже близкой, победу. Привлечение эмигрантов к участию в войне против СССР было признано нежелательным, поскольку «принесло бы мало реальной помощи германской армии и в то же время дало бы пищу для без того уже активной советской пропаганды, убеждающей русский народ, что с германскими войсками идут реакционеры, золотопогонники, помещики и т.п.». Более того, им ясно давали понять, что «новую Россию» будут строить не эмиграция и ее вожди, а те, кто «своею кровью смывают яд и отраву большевизма», то есть немцы.

Всякие отдельные выступления, декларации, заявления, как «вызывающие недоумение и недовольство» у германских властей и сеющие смуту в среде эмигрантов, приказано было прекратить. Генерал Краснов, совсем еще недавно выражавший бурный восторг по поводу происходящего, теперь был вынужден сдерживать «благие порывы» казачества, разъясняя смысл текущих событий.

14 июля 1941 г. он писал Балабину о невозможности казаков-эмигрантов как бы то ни было влиять на будущее России и казачества: «Какая будет Россия после окончания войны с большевиками - единая или разделенная на части - знают только два человека - Гитлер и Геринг, и они никому этого не скажут. Можно только из некоторых поступков и слов фюрера и из сознания, что этот гениальный человек, подобного которому еще не было в мировой истории, никогда не ошибался, догадываться, что Германия не собирается создавать слабое лоскутное государство, которое сейчас же станет объектом купли-продажи у Англии и Америки...» Краснов отрицал само существование политических целей у казаков, поскольку последние были рассеяны и разобщены, а их атаманы лишены всякой возможности действовать, «ибо казаков нет, но есть эмигранты, почти бесправные». Ссылаясь на пример «вождя германского народа», который «начал свою восстановительную работу у себя на родине», он указывал на то, что «вождь, который спасет Россию, может появиться только в самой России, а не в эмиграции». Что же касается перспектив решения казачьего вопроса, то здесь он напоминал, что «Германия, но не русские беженцы, не “украинцы”, не казаки ведут кровопролитную войну и нам нужно терпеливо ждать, чем она кончится и лишь тогда мы увидим, будем ли мы призваны немцами или тем новым правительством, которое образуется в России и заключит мир с немцами и, если будем призваны, то на какую работу». В заключение Краснов призывал Балабина и других атаманов «успокоить» казаков и ждать скорого разрешения событий.

Краснов напрочь отметал любые предложения о возглавлении им казачества на том основании, что судьбы последнего решаются не в Праге, Париже или Берлине, а на Дону, Кубани и Тереке. Все, по его мнению, зависело от самих казаков. «Выйдут оставшиеся в живых казаки с хоругвями и крестами навстречу германским войскам - будут и казаки в Новой России, не выйдут, будут кончать самоубийством, как Смоленск, Ленинград и другие города советские - никакие казаки-эмигранты - самостийники или великодержавники - казачьих войск не найдут. Станиц не будет, будут “общинные хозяйства”, а в них вместо жидов – немцы».

К концу 1941 г. 72-летний атаман почти утратил надежду на какой бы то ни было поворот в судьбе казачества. «Донскому войску, - писал он Балабину 19 декабря, - если таковое будет, придется пережить еще много унизительного и тяжелого, прежде чем там наладится “казачья” жизнь. Думаю, что она и не наладится. Для того, чтобы войска появились снова, нужно именно теперь восстание против большевиков на Дону и Кубани, так, как это было в 1918-м году, но вот его-то и нет...»

Между тем в среде казачьей эмиграции шла активная разработка проектов воссоздания казачьих войск. Одним из них была программа восстановления Войска Донского, подготовленная в штабе Донского атамана Граббе в Париже. Составители программы исходили из предпосылки, что «свойства казачества не могли исчезнуть бесследно за какие-нибудь двадцать лет», а «нынешнее поколение донской молодежи не потеряно для созидательной конструктивной работы в новых условиях». Осуществление же всех необходимых мер, по их мнению, должно было принадлежать «устойчивым и патриотическим элементам казачества», ушедшим в эмиграцию и благодаря этому сохранившим воинские части и административный аппарат Войска Донского.

Высшая власть в Донской области, согласно проекту, должна была принадлежать войсковому атаману. Предполагалось, что все управление будет организовано по двум принципам: областная - войсковая власть - по назначению, а власть на местах - по избранию. Для выборов в местные органы власти устанавливался возрастной ценз: не менее 50 лет для избираемых и не ниже 40 лет для выборщиков. Другим непременным условием избирательного права должна была стать связанность выборщиков и избираемых с местными интересами. Все эти условия должны были обеспечить преимущество эмигрантам и стать гарантией от проникновения в местные органы просоветски настроенных элементов.

Далее следовал целый ряд мер, направленных на отмену всех установлений Советской власти и создание на Дону системы новых социальных и экономических отношений. Одной из первых в этом перечне стояла отмена всех ограничений в области вероисповедания. Провозглашалась свобода исповедовать на Дону любую религию за исключением иудаизма. Другой важной задачей должна была стать ликвидация колхозов и совхозов, «временно, однако, сохраняемых в настоящем их положении», но переименованных в «сельскохозяйственные трудовые артели» с переизбранием председателей на основе вновь устанавливаемого возрастного ценза и с предоставлением членам артелей права свободного выхода. Предполагалось безотлагательно приступить к открытию учреждений сельскохозяйственного кредита, а также к снабжению земледельцев машинами и орудиями труда и, по возможности, всем необходимым.

Отменялась государственная монополия торговли и поощрялась частная предпринимательская деятельность и ремесла. Вместе с тем, «ввиду особенности переживаемого момента», крупные запасы товаров и продуктов должны были немедленно браться на учет и служить фондом обеспечения продовольственной политики войсковой власти. Далее предполагалось принять все меры для восстановления работы фабрик и заводов, поступающих до издания соответствующих распоряжений в ведение войсковой власти. Планировалось также восстановление путей и средств сообщения и организация общественных работ.

Восстанавливалось право собственности на городские, а также на мелкие и средние земельные внегородские владения, причем прежний собственник мог вступить во владение внегородским имуществом лишь в том случае, если таковое не имело находящегося на месте «добросовестного владельца». Из поступающих в распоряжение войска крупных земельных участков прежние владельцы могли получать участки с находящимися на них постройками в размере, не превышающим установленную для данной местности норму среднего владения. Весь процесс возвращения собственности должен был определяться соответствующим земельным законом.

Провозглашалось право войска на недра, причем соответствующий закон должен был определять права прежних владельцев.

Что касается создания судебной системы, то на всей территории войска предполагалось объявление военного положения и учреждение казачьих атаманских военных судов, куда должны были передаваться дела коммунистов, уличенных в преступлениях против личности. Гражданские суды низшей инстанции должны были продолжать свою деятельность с заменой членов-коммунистов выборными судьями.

Для организации культурно-просветительской деятельности предполагалось использовать уже существующие школы с отрешением от должностей учителей-коммунистов и привлечением к педагогической работе «благонадежных лиц». Вместо отменяемых дисциплин, таких как политграмота, марксизм-ленинизм и т.п., во всех школах должно было вводиться преподавание закона Божия.

Одной из важнейших задач новой власти должно было стать проведение переписи населения и установление действительного соотношения коренного населения области и переселившихся на ее территорию за последние двадцать лет. Одновременно с переписью должно было проводиться разграничение территории Войска Донского от остальных территорий России и установление его границ по состоянию на 1914 г.

Для проведения всех этих мероприятий, а также для поддержания порядка и безопасности в области предполагалось незамедлительно приступить к формированию охранных полков и сотен с привлечением в их ряды казаков лишь старших сроков службы. Командный состав этих частей должен был состоять из лиц особо надежных, в число которых могли быть назначены и казаки из числа подсоветских «при условии враждебности их советскому строю». Однако в большинстве своем командный состав охранных полков и сотен должен был замещаться казаками, вернувшимися из эмиграции. На таких же основаниях предполагалось формирование местной полиции.

В осуществлении всех мероприятий предполагалось действовать рука об руку с кубанскими и терскими казаками, на землях которых они также могли быть применены. Основные задачи на первом этапе заключались в подготовке кадров войсковой администрации и командного состава охранных полков, в разработке планов мероприятий. Для этого считалось необходимым выяснить качественный и количественный состав эмигрантского казачества и установить контакт с крупными группами казаков на Балканах. Речь шла не более и не менее как о планомерном и организованном возвращении всего казачества в родные края.

В то время, как штаб Донского атамана лишь только намеревался установить контакты с руководящими органами других войск и изыскать необходимые финансовые средства, казаки-самостийники из КНОД уже вели работу по подбору кадров для административных учреждений казачьих земель. Очередное распоряжение руководителя КНОД, объявленное вскоре после вступления германских войск на территорию Донской области и овладения Ростовом-на-Дону и Таганрогом, гласило: «Членам КНОД и всем казакам предлагается в кратчайший срок заявить, в каком из нижеперечисленных отделов желают в соответствии со специальностью, способностью и пригодностью работать по возрождению жизни в Казачьих Землях. Отдел 1) внутренний, административный, 2) военный, 3) национального попечения - просвещение, здравоохранение, социальное обеспечение, церковь, 4) народное хозяйство - земледелие, торговля, промышленность, пути сообщения, статистика, 5) финансовый, 6) пропаганда и печать, 7) юстиция, 8) внешний, 9) Казачье Национальное Движение. Сведения дать через местных руководителей Центру».

Несмотря на запрещение германских властей, на страницах казачьей прессы открыто продолжалась «идейная» борьба между самостийниками и великодержавниками, в которой первые всегда выступали стороной нападающей. В этом отношении показательна статья П. Расстригина «Перестаньте жить “белой мечтой”!», напечатанная в самостийном «Казачьем вестнике»:

«...Мы, казаки, должны констатировать факт, что большая часть русского народа, вольно или невольно, там и здесь связала свою судьбу с жидобольшевистским демократизмом. Октябрьская революция, совершившаяся в Москве жидами и русскими коммунистами, принесла Россию в жертву жидовскому кагалу. Историческая Россия исчезла, а большая часть ее народов пала нравственно и физически. Но, как ни странно, шовинистическая часть русской эмиграции и до сегодняшнего дня не может понять той простой истины, что старая национальная Россия со всеми атрибутами национального государства исчезла - она превратилась в интернациональное “отечество” пролетариев всего мира, что воссоздание России уже не зависит от русских, что вопрос России превратился ныне в вопрос востока Европы и решать этот вопрос будут не русские. Вот почему они и не могут делать в настоящее время никакой политики в отношении России... К сожалению, однако, не все казаки отдают себе ясный отчет в происходящем. Некоторые из них или не могут, или не желают, или, наконец, боятся расстаться с так называемой “белой мечтой”. Они собираются спасать кого угодно, что угодно, только не свое родное, близкое, дорогое - свое Казачество... Эти “неделимые” или, как их в отличие от остальных казаков принято называть, “русские казаки”, обыкновенно с гордостью, торжественно заявляют, что они хотят идти с Россией и с русским народом! В этой своей одержимости они не хотят видеть, что России-то давно нет, что вместо России есть интернациональный кабак и что они сами еще продолжают жить мечтами, которым нет возврата...»

От самостийников исходили и более резкие заявления: «...Теперь место всем сознательным националистам в новой национальной Европе, в борьбе против большевизма, который также уже свыше 23 лет тиранит нашу родину. Казакам не место в русских единонеделимческих организациях, а в своей национальной. Ведь теперь повсеместно русские эмигранты на 90 % стали красными, белобольшевиками, видят в Сталине объединителя земель русских и их защитника, достойного Петра I, для нас же, как один, так и другой были тиранами и уничтожали наш казачий народ. Мы верим, что всем народам новой Европы теперь ясно, что только полное разделение России-СССР на ее составные части раз и навсегда избавит Европу от вечной опасности и разрушения со стороны Москвы. Ведь все правительства и режимы Москвы всегда были в услужении Англии и Франции и воевали против Великогермании, это настроение остается у русских и теперь, а посему их необходимо запереть в рамки старого московского княжества, откуда началось продвижение московского империализма...»

Те же, от кого, по словам Краснова, зависело будущее России, не видели для себя выгоды ни в сохранении «единой и неделимой», ни в существовании на ее месте новых независимых государственных образований. И если сначала ведомство Розенберга - Министерство по делам оккупированных восточных территорий - даже планировало выделить населенную донскими казаками территорию между Доном и Волгой в качестве особого полуавтономного района, то вскоре оно отказалось от этой идеи. Используя в качестве краеугольного камня своей «восточной политики» размежевание населения СССР по национальному признаку, германская администрация отказывалась признавать казаков в качестве особой национальной группы, как того хотелось самостийникам. В соответствии с окончательным решением гитлеровского руководства, земли донских казаков включались в состав имперского комиссариата «Украина», а кубанских и терских - в состав комиссариата «Кавказ».

Посетивший Берлин управляющий иностранным отделом КНОД П. Харламов выяснил подлинное отношение нацистов к казачьей проблеме. В письме «в высшей степени доверительном и по прочтении подлежащем немедленному уничтожению» он сообщал руководителю КНОД В.Г. Глазкову, что для германских властей «а) казачьего народа нет и быть не может, б) казачьего вопроса нет и поставлен к разрешению он не будет, в) казаками совершенно не интересуются и принципиально не хотят интересоваться те, от кого зависит будущая судьба Востока, г) наконец, отношение к казакам скверное, т.е. совершенно такое же, как к остальной части русской эмиграции».

Однако уже к концу 1941 г. отношение Берлина к казакам начинает постепенно меняться. Огромные потери на фронте и необходимость организации антипартизанской борьбы в тылу заставили командование Вермахта обратить внимание на казаков как на убежденных борцов против большевизма, и приступить к созданию в составе германской армии казачьих частей из военнопленных. Для того, чтобы обосновать использование казаков в вооруженной борьбе на стороне Германии, что вначале казалось немыслимым, поскольку речь шла о представителях «низшей» славянской расы, была разработана «теория», в соответствии с которой казаки объявлялись потомками остготов, владевших Причерноморским краем в II –IV вв. н.э., и, следовательно, не славянами, а народом германского корня, «сохранившим прочные кровные связи со своей германской прародиной». Нелепая и фантастическая, эта теория пришлась по душе германскому фюреру, который 15 апреля 1942 г. лично разрешил использовать казаков как «равноправных союзников» в борьбе с партизанами и в операциях на фронте.

Вступление во вновь сформированные казачьи полки и сотни стало для тысяч советских военнопленных, многие из которых не имели к казачеству никакого отношения, единственным средством  освобождения из немецких лагерей, где они были обречены на голодную смерть и уничтожение. Активисты казачьего движения, в свою очередь, надеялись, что путем привлечения казаков к вооруженной борьбе на фронте казачий вопрос вскоре будет поставлен непосредственно перед фюрером и разрешен в благоприятном для казачества смысле.

Между тем многих казаков-эмигрантов не оставляло желание принять личное участие в борьбе с ненавистным большевизмом и освобождении своих земель. Распоряжения германских властей, направленные на полное отстранение эмиграции от участия в судьбе России, оставляли в то же время немало лазеек для проникновения ее представителей на службу в различные немецкие военные и хозяйственные учреждения в качестве переводчиков, врачей, инженеров, юристов, землемеров, техников, шоферов и сестер милосердия. С 1942 г. этот процесс становится все более заметным. Так, в мае - июне из Парижа в оккупированные советские районы тремя партиями выехало несколько сот офицеров, включая казаков, для формирования охранных частей из военнопленных. Бывшему командиру л.-гв. Казачьего полка генерал-майору В.А. Дьякову германская автотранспортная организация «Шпеер» поручила вербовку эмигрантов в качестве инструкторов для работы с советскими военнопленными, а также в качестве шоферов и технического персонала для укомплектования автоколонн.

В Сербии, где настроения эмиграции в начале войны были наиболее воинственными, германские власти дали разрешение на создание Русского охранного корпуса для поддержания порядка и борьбы с югославскими партизанами. В формировании корпуса активное участие принял Кубанский войсковой атаман В.Г. Науменко, который предложил провести мобилизацию казаков-эмигрантов.

29 октября 1941 г. в Белград прибыл казачий дивизион Конвоя е.и.в. с хором трубачей, включенный в состав одного из полков в качестве отдельной единицы. К началу ноября 1941 г. в составе корпуса числилось около 300 казаков, к концу года их число выросло до 1 200, а к концу следующего, 1942 г., достигло 2 тыс. Первоначально в составе корпуса предполагалось формировать отдельную конную казачью бригаду, однако этот проект не был реализован и служившие в рядах корпуса казаки были распылены по всем полкам, батальонам и ротам. Так, в составе 1-го и 2-го полков корпуса было сформировано по 3 - 4 казачьих сотни, в основном из кубанцев, а в 4-м полку - батальон донских казаков, прибывших из Болгарии.

Когда в конце 1942 г. корпус был включен в состав Вермахта и в связи с этим подвергся реорганизации, почти все казаки по ходатайству войсковых атаманов были сведены в один полк - 1-й Казачий под командованием генерала В.Э. Зборовского. Этот полк считался одним из лучших и к началу 1944 г. имел более 80 % наград германского командования, которых были удостоены чины корпуса. В составе корпуса была также сформирована сотня (380 человек) из так называемых «вольных казаков», не считавших себя русскими.

Однако война продолжалась, а перемен в казачьем вопросе казаки-эмигранты не видели. Восстаний на Дону и Кубани не произошло, вместо этого на советской стороне появились казачьи добровольческие корпуса и дивизии. Известие о гибели советских кавалерийских дивизий под Харьковом, описанной военным корреспондентом финской газеты “Helsinkin sanomat”, произвело глубокое впечатление на Краснова, который 7 июня 1942 г. писал Балабину: «Были это только “ряженые” казаки или были это казаки, у которых не прошел большевистский дурман, - это все равно. Факт остается фактом. Донские казаки не восстали против жидовской власти, они кинулись в безумную атаку на немецкие пулеметы, они погибли за “батюшку Сталина” и за “свою”, народную, советскую власть, возглавляемую жидами. Если это будет продолжаться и дальше так... - Тихому Дону грозит участь Украины - он войдет в Украину как нераздельная ее часть, а Украина уже включается в Германию и становится ее частью как Чехия, Моравия и т.д. В историческом аспекте все это, по существу, не так уж страшно - изменился лишь масштаб времени, увы, для человеческого существования столь важный. То, что могло случиться уже этой осенью, произойдет через 10 – 20 лет, после медленного и систематического воспитания казачьей молодежи под немцами и несмотря на немцев. Но когда вся Россия кончает самоубийством в угоду американским жидам - наш родной, милый Тихий Дон - это уже частность».

Лишь одно условие, по мнению Краснова, могло ускорить процесс возрождения казачества: «Чем больше хороших, толковых, честных, знающих историю Дона и других войск казаков... пойдут теперь служить у немцев и с немцами выкорчевывать коммунизм - казаков спокойных, не зараженных истерикой, не кликуш от казачества, машущих картонными мечами Дон-Кихотов, но казаков понимающих, что и в Новой Европе, Европе национал-социалистической, казаки могут иметь почетное место, как наиболее культурная и способная часть народа Русского, - тем скорее и безболезненнее пройдет этот процесс восстановления Казачьих Войск в Новой России. И пока нельзя сказать “здравствуй, царь, в кременной Москве, а мы, казаки, на Тихом Дону”, пока Москва корежится в судорогах большевизма и ее нужно покорять железной рукой немецкого солдата - примем с сознанием всей важности и величия подвига самоотречения иную формулу, единственно жизненную в настоящее время: “Здравствуй, фюрер, в Великой Германии, а мы, казаки, на Тихом Дону”».

Приведенный отрывок чрезвычайно важен для понимания взглядов Краснова и их эволюции под влиянием военных событий. Не представляя себе существования казачества вне России, он, тем не менее, приходит к выводу, что в сложившейся ситуации его возрождение возможно лишь под покровительством Германии - единственной силы, способной вести борьбу против большевизма.

Летом 1942 г. дивизии Вермахта вышли к Волге и вырвались на просторы Северного Кавказа. Уцелевшие после расказачивания и сталинской коллективизации «подсоветские» донцы, кубанцы и терцы приветствовали немецких солдат как «освободителей от большевистского ига». Германское командование, в свою очередь, надеясь на помощь казачества в обеспечении «нового порядка» на оккупированных территориях, рассматривало казаков как союзников и благожелательно относилось ко всем исходящим от них инициативам. Так, в сентябре 1942 г. в Новочеркасске с санкции оккупационных властей собрался казачий сход, на котором был избран штаб Войска Донского во главе с бывшим войсковым старшиной С.В. Павловым. На местах повсюду прошли выборы станичных, а кое-где и окружных, атаманов. Одновременно развернулась работа по формированию казачьих частей для охранной службы и операций на фронте на стороне германской армии.

Однако, идя на сотрудничество с «подсоветскими» казаками, германские власти, как и раньше, оставляли «за бортом» эмигрантов. «Пока так же, как и повсюду, - писал Краснов Балабину 7 августа 1942 г., - немцы в занятых областях России стараются обходиться местными силами без эмиграции, питая к последней, и может быть основательно, недоверие. Эмиграция раскололась на толки и ориентации, а немцам, конечно, нужна только одна ориентация - немецкая. Кроме того, шум, поднятый самостийниками дурного толка, очень вредит казакам-эмигрантам. Русские, поехавшие переводчиками в отряды из красноармейцев, оказались не на высоте. Много было, с одной стороны, слюнявого сентиментализма, с другой стороны, - грабежей и насилия над местным населением, вообще русские оказались в некоторых местах забывшими дисциплину и распоясавшимися за долгие годы эмигрантской жизни».

В письме от 6 ноября 1942 г. Краснов сообщал Балабину о своей встрече с представителями германских властей, которая подтвердила правильность его собственных взглядов на казачью проблему и перспективу участия в ее решении эмигрантов: «Мы предпочитаем, - говорили немцы, - и будем работать только с теми казаками, которые придут к нам на местах, то есть на Дону, Кубани и на Тереке. Там мы находим и организацию, и жертвенную готовность бороться с большевизмом и всячески, отдавая свое последнее, нам помогать уничтожать большевиков. В эмиграции мы не видим ни людей, ни организации, ни казаков...» «Это очень красиво и благородно, - рассуждал далее атаман, - быть националистом, мечтать о “единой и неделимой”, быть еще более того, монархистом, но для сегодняшнего дня такая политика – зараза казачьего дела. Теперь такое время, что и казаки-самостийники не подходят. Идет жестокая борьба за право Дону, Кубани и Тереку жить. Ведь географически и геополитически их нет! Большевики их уничтожили. И там, на местах, старые казаки понимают всю трагическую сложность обстановки. Там понимают, что прежде чем говорить о самостоятельности Дона - “Всевеликого войска Донского”, прежде чем мечтать о России, “единой и неделимой”, нужно вернуть себе почетное звание казака, заслужить себе уважение, добиться признания своих прав. И там к этому идут...»

О собственном участии в возрождении казачества Краснов писал, что в его 73 года «просто смешно было бы куда-то соваться, кого-то возглавлять и путаться в дела, которые хорошо ли, худо ли, но уже идут...» И вновь напоминал о том, где в действительности решается судьба казачества: «Все эмигрантские дрязги и интриги теперь отступают перед тем громадным, что делается на фронте. Только через фронт, через борьбу, через жертву может быть получен доступ и место там, где была наша Родина и где строится нечто новое и удивительное, но не плохое».

Эти строки писались 12 декабря 1942 г., когда южное крыло германского Восточного фронта уже разваливалось под ударами Красной армии. Спустя три недели части Вермахта начали отход с Кавказа, а уже к середине февраля 1943 г. территории казачьих земель (исключая Тамань) были оставлены оккупантами. Десятки тысяч казаков бросили свои станицы и ушли вместе с немецкими войсками.

Сталинградская катастрофа и последовавшие за ней поражения как никогда ранее остро поставили перед военным и политическим руководством Германии вопрос о поиске дополнительных резервов для продолжения борьбы. Немаловажная роль в этих планах отводилась населению занятых территорий и советским гражданам, оказавшимся в Германии в качестве военнопленных и «восточных рабочих», что требовало изменения традиционных методов нацистской политики по отношению к народам СССР. Чтобы заставить миллионы остарбайтеров честно и добросовестно трудиться, а сотни тысяч солдат «добровольческих» частей умирать ради победы Германии, требовалось дать им ощутимую политическую цель, которая могла бы оправдать их действия в собственных глазах и глазах их соотечественников и, вместе с тем, сплотить все антибольшевистские силы для борьбы с советским режимом.

Несмотря на то, что к этому времени в Вермахте казаки прочно завоевали репутацию незаменимых бойцов на фронте и в партизанских районах, их политическое положение продолжало оставаться неопределенным. В то время как все восточные народы, представители которых сражались в составе германской армии, уже имели свои национальные комитеты, претендовавшие в будущем на роль правительств «независимых государств», ничего подобного не было у казаков. Налицо были только разброд и шатание как в среде казаков-беженцев, оставивших свои земли вместе с отступавшим Вермахтом, так и среди эмигрантов, и отсутствие какой бы то ни было связи между ними.

Органом, на который была возложена работа с казаками, стало организованное в декабре 1942 г. при Министерстве по делам оккупированных восточных территорий Казачье управление (Козакен ляйтештелле) во главе с референтом Н.А. Гимпелем. Перед ним были поставлены задачи:

1) освобождение казаков из лагерей военнопленных,

2) исключение вывезенных в Германию на принудительные работы казаков из положения остарбайтеров и легализация их положения,

3) материальное обеспечение казачьих беженских семей, находившихся в Германии и зависимых от нее странах,

4) установление связей между казачьими беженцами и их родственниками, нашедшими приют в странах Западной Европы в 20 – 30-е гг.,

5) организация приемных беженских пунктов с обеспечением временного проживания и питания для прибывавших с востока казаков,

6) выдача продовольственных карточек казакам и членам их семей в Берлине,

7) оказание юридической помощи казакам,

8) координация и направление движения казачьих беженцев с территорий казачьих земель в западном направлении,

9) издание ежемесячного журнала «Козакен нахрихтен» («Казачьи ведомости») тиражом в 10 тыс. экземпляров,

10) наблюдение за казачьей общественно-политической жизнью,

11) подготовка организации временного казачьего правительства за границей.

Энергично взявшись за развертывание Козакен ляйтештелле, Гимпель сразу же вступил в тесный контакт с Красновым. Зная о популярности атамана в казачьих кругах, немцы прочили его на роль идейного вдохновителя всего казачества. Прежде отказывавшийся от какой бы то ни было политической деятельности, атаман был уже готов к этой роли. 25 января 1943 г. он подписал обращение, в котором призвал казачество встать на борьбу с большевистским режимом. В обращении отмечались особые казачьи черты, казачья самобытность, право казаков на самостоятельное государственное существование, но не было ни слова о России. Как позже признавался сам Краснов, с этого момента он стал только казаком, стал служить только казачьему делу, поставив «крест на своей предыдущей жизни и деятельности».

Шагами по пути военной и политической консолидации казаков, связавших свою судьбу с немцами, стало формирование 1-й Казачьей кавалерийской дивизии под командованием генерала Г. фон-Паннвица (в то время как Гитлером было строжайше запрещено создавать из представителей народов СССР воинские части крупнее батальона) и объединение казачьих беженских станиц и строевых частей в так называемый «Казачий стан» под началом походного атамана полковника С.В. Павлова. До середины 1943 г. Козакен ляйтештелле удалось освободить 7 тыс. казаков, находившихся на положении остарбайтеров, и добиться выдачи им германских иммиграционных паспортов, закреплявших их новый статус. Уже 24 июня на встрече в Белграде с атаманами донских, кубанских, терских и астраханских казаков Гимпель объявил им, что «германским правительством вопрос бытия казачества... разрешен в положительном смысле».

С головой окунувшись в политическую деятельность, Краснов активно выступал на страницах финансируемой и опекаемой министерством Розенберга казачьей прессы. Отзываясь в частной переписке о самостийниках как о «накипи, которая образуется когда варят суп и которую выбрасывают потом в помойное ведро», он сотрудничал с ними на страницах газет и журналов, что вызывало непонимание и неодобрение многих эмигрантов. Об этом свидетельствует, в частности, письмо начальника Объединения русских воинских союзов в Германии генерала А.А. фон-Лампе начальнику Юго-восточного отдела Объединения князю Гегелашвили от 9 октября 1943 г.: «...Меня очень пугает... “выход казачьих войск широким фронтом на авансцену борьбы”... Пока что этот выход в лице генерала Краснова неудачен, так как... знаменует собою (и в его лице, как это ни печально) возрождение недоброй памяти казачьего сепаратизма. Не того гнусного, что проповедуют казачьи самостийники в Праге, но достаточно неприятного и теперь. Так, генерал Краснов сам сказал мне, что он надеется, что «немцы восстановят (?) казачьи республики», и, что “для приехавших с Дона понятия “большевик” и “русский” – синонимы”, точно у казаков большевиков не было! Рядовое казачество давно уверяет немцев, что большевики, это только русские, но как то же самое может делать Краснов?»

Гимпелем при участии Краснова была подготовлена «Декларация германского правительства к казакам», торжественно обнародованная 10 ноября 1943 г. за подписями начальника штаба Главного командования Вермахта генерал-фельдмаршала Кейтеля и рейхсминистра по делам оккупированных восточных областей Розенберга:

«...В воздаяние заслуг ваших на поле брани в нынешнюю величайшую войну совершенных, в уважение прав ваших на землю, кровью предков ваших политую и вам полтысячи лет принадлежащую, в сознании прав ваших на самобытность - считаем своим долгом утвердить за вами, казаки, и теми иногородними, которые с вами жили и с вами доблестно сражались против большевиков:

1. Все права и преимущества служебные, каковые имели ваши предки в прежние времена.

2. Вашу самобытность, стяжавшую вам историческую славу.

3. Неприкосновенность ваших земельных угодий, приобретенных военными трудами, заслугами и кровью ваших предков.

4. Если бы военные обстоятельства временно не допустили бы вас на земли предков ваших, то мы устроим вашу казачью жизнь на востоке Европы, под защитой Фюрера, снабдив вас землей и всем необходимым для вашей самобытности.

Мы убеждены, что вы верно и послушно вольетесь в общую дружную работу с Германией и другими народами для устроения Новой Европы и создания в ней порядка, мира и мирного, счастливого труда на многие годы.

Да поможет вам в этом Всемогущий!»

Козакен ляйтештелле предложило Краснову возглавить Временное казачье правительство за границей, однако генерал категорически отказался, указав на то, что все войсковые атаманы и, тем более, Верховный атаман казачьих войск, должны выбираться и притом непременно на территории казачьих земель войсковыми Кругами и Радой. С целью избежать возможных разногласий в казачьей среде, функции временного правительства решено было передать Главному управлению казачьих войск (ГУКВ), сформированному в феврале - марте 1944 г. и официально утвержденному 31 марта приказом генерал-инспектора добровольческих частей Кестринга.

Тогда же в соответствии с декларацией германского правительства «Казачьему стану» была предоставлена территория площадью 180 тыс. га в Западной Белоруссии, откуда летом 1944 г. казаки были эвакуированы в Северную Италию.

В состав ГУКВ вошли: генерал П.Н. Краснов (начальник), походный атаман Войска Донского полковник С.В. Павлов, Кубанский войсковой атаман за границей генерал-майор В.Г. Науменко, походный атаман Терского войска полковник Н.Л. Кулаков. Рабочим органом ГУКВ являлся его штаб, возглавлявшийся племянником П.Н. Краснова полковником (впоследствии произведенным в генерал-майоры) С.Н. Красновым. Однако управление не было свободным в своей деятельности: оно было призвано лишь создавать внешнюю иллюзию казачьей автономии, в то время как ни одно его распоряжение, ни один выданный им документ, не имели силы без подписи начальника Козакен ляйтештелле.

Основными направлениями деятельности ГУКВ были: вербовка казаков в ряды казачьих частей Вермахта, устройство казачьих семей, стариков и инвалидов, отбор казаков из лагерей военнопленных и восточных рабочих, а также из частей Вермахта и войск СС для передачи в состав дивизии фон-Паннвица и строевых частей «Казачьего стана». Хотя сфера деятельности ГУКВ официально распространялась лишь на бывших «подсоветских» казаков, частным порядком осуществлялось привлечение в казачьи части и эмигрантов, что было связано прежде всего с проблемой комплектования казачьих частей командным составом.

Всех казаков, подходящих для службы в строевых частях, то есть в возрасте от 18 до 35 лет, предписывалось направлять в Берлин, в распоряжение Козакен ляйтештелле, откуда они направлялись в запасной полк 1-й Казачьей кавалерийской дивизии и получали назначения вне зависимости от прежних чинов и служебного положения, но исключительно в соответствии с профессиональной пригодностью. Для получения унтер-офицерских и офицерских должностей требовалось знание немецкого языка и немецких уставов. Казаки в возрасте от 35 до 50 лет, годные к военной службе, должны были также направляться в отдел Гимпеля для последующего перевода в «Казачий стан» в распоряжение соответствующих войсковых правлений. Казаки старше 50 лет, равно как и негодные к строевой службе в войсковых частях или полиции, также направлялись в Козакен ляйтештелле а через него - в соответствующие войсковые правления «Казачьего стана».

Предоставившейся возможностью воспользовалось немало казаков-эмигрантов, сознававших, что они до конца повязаны с немцами. «Погибнут немцы - погибнут и казаки, победят немцы - как-то устроятся и казаки,» - рассуждали они. Так, в дивизию фон-Паннвица было зачислено несколько десятков офицеров-эмигрантов, ряды которых впоследствии пополнились казаками, перешедшими из Русского охранного корпуса. В канцелярию атамана Общеказачьего объединения в Германской империи поступало также множество прошений от русских офицеров, по происхождению не казаков, о принятии их в ряды казачества и зачислении в казачьи части. На вопрос, почему они не идут в Русскую освободительную армию к Власову, обычно следовали ответы: «РОА ненадежна, что РОА может перейти и к большевикам, и к партизанам..., ну, а казаки никогда не перейдут и никогда не предадут, казакам некуда деваться».

Несмотря на преклонный возраст, Краснов вел необычайно активную деятельность: выступал с докладами и лекциями, писал статьи и очерки, принимал казачьих и германских представителей, отдавал приказы. Краснов и другие атаманы посещали казачьи части, сражавшиеся в составе германской армии. Так, в феврале - марте 1944 г. атаманы Татаркин (сменивший умершего в 1942 г. Граббе), Вдовенко и Ляхов посетили расположение дивизии фон-Паннвица, действовавшей на территории Хорватии, и беседовали с молодыми казаками. 27 мая в места организованных в Белоруссии казачьих поселений выехал генерал Науменко, который посетил казачьи станицы, выясняя вопросы устройства жизни поселенцев.

К концу лета 1944 г. Красная армия в основном завершила освобождение оккупированных территорий СССР и почти вплотную приблизилась к границам рейха, для обороны которого в спешном порядке изыскивались дополнительные мобилизационные ресурсы и формировались новые дивизии. Исключительные полномочия были предоставлены рейхсфюреру СС Г. Гиммлеру, назначенному после неудачного офицерского путча главнокомандующим армией резерва вместо причастного к заговору генерала Фромма. Стремясь еще более укрепить свои позиции и одновременно ослабить влияние армии, Гиммлер добился передачи в распоряжение СС всех инонациональных частей и соединений сухопутных войск. Одним из самых «лакомых кусков» для СС были казачьи формирования, в первую очередь - 1-я Казачья кавалерийская дивизия фон-Паннвица. 26 августа 1944 г. фон-Паннвиц был вызван в ставку рейхсфюрера для обсуждения вопроса о включении в состав дивизии других казачьих частей и формировании казачьего корпуса.

На состоявшемся в начале сентября совещании, где присутствовали и другие командиры казачьих частей, а также представитель ГУКВ генерал А.Г. Шкуро, было объявлено о решении развернуть дивизию в корпус, для чего при Главном штабе СС создавался специальный орган - Резерв казачьих войск. В его распоряжение предполагалось собрать всех казаков, - эмигрантов и бывших «подсоветских», находящихся в лагерях военнопленных и среди восточных рабочих на германских предприятиях, в частях СС, полиции и армии, коренных и иногородних жителей казачьих областей - всех способных носить оружие. Начальником этого резерва приказом рейхсфюрера от 5 сентября 1944 г. был назначен Шкуро.

В Берлине в кратчайший срок были образованы комендатура и вербовочный штаб, в состав которых вошли 11 казачьих офицеров, 2 унтер-офицера и 2 казака. Для организации вербовочной работы выделялось 25 офицеров и столько же казаков. Был создан также этапный лагерь для приема мобилизованных, где в качестве обслуживающего персонала и охраны были задействованы 21 казак, 1 врач и 1 санитар. Вербовочные штабы предполагалось создать также в Праге (в составе 10 человек) и Вене (2 человека). Весь штатный состав Резерва казачьих войск, таким образом, определялся в 100 человек, в том числе 1 генерал, 48 офицеров и 51 казак. В работе по вербовке и регистрации казаков генералу Шкуро было предписано пользоваться содействием министерства Розенберга и дублировавшего его отделения СС «Остраум» для выяснения вопросов по гражданской части казачьего управления.

Возрастные рамки вербуемых в ряды казачьего корпуса были расширены до 45 лет для рядовых казаков и до 50 лет для офицеров. Одну из двух дивизий корпуса сначала предполагалось формировать под казачьим командованием и комплектовать исключительно казачьими офицерами. Однако запись добровольцев тормозилась приказом о том, что офицерами и унтер-офицерами могут быть лица, знающие немецкий язык и немецкие уставы, в то время как мало кто из казаков-эмигрантов, не говоря уже о «подсоветских», соответствовал этим требованиям.

На вопрос Балабина о возможности такого формирования, Краснов отвечал, что «комплектование новых дивизий офицерами-казаками будет зависеть от самих казаков» и «если в первую дивизию попало много офицеров-немцев и русских, то это потому, что присланные офицеры-казаки по своей подготовке не оказались на высоте положения ни по военным знаниям, ни по работоспособности. Много было прислано старых, не годных для строевой службы». Таким образом, использование казаков на офицерских должностях должно было определяться лишь их профессиональной пригодностью, знания немецкого языка теперь было необязательно. Краснов все же считал, что «без некоторого знания немецкого языка положение офицера будет трудным, и мало надежды, чтобы такой офицер мог остаться в части». А для казака «лучше теперь же поступить добровольно, чем потом быть призванным насильно, что казаку неприлично, так как при таком призыве он попадет в русскую часть наряду с военнопленными красноармейцами, где ему будет чуждо и жутко».

Деятельность Резерва казачьих войск протекала независимо от Главного управления казачьих войск Краснова, однако отношения между этими двумя органами складывались благоприятно и последнее активно помогало Шкуро, не вмешиваясь в его действия. Пожалуй, главной трудностью в работе нового органа было освобождение казаков с немецких заводов для зачисления их в строй. Несмотря на распоряжения Главного управления СС о том, чтобы таких рабочих увольняли с заводов, администрация предприятий игнорировала его, ссылаясь на приказы Германского трудового фронта. Освобождать казаков удавалось лишь после долгих препирательств с другими ведомствами. В таких условиях результаты деятельности Резерва казачьих войск никак не могли быть значительными. С сентября 1944 г. по апрель 1945 г. вербовочными штабами Шкуро было направлено в учебно-запасной полк 1-й Казачьей дивизии до 2 тыс. человек, а в «Казачий стан» - до 7 тыс. человек, главным образом стариков, женщин и детей.

В конце 1944 - начале 1945 гг. военное и политическое руководство рейха хваталось за любую возможность, чтобы предотвратить свой крах. В целях максимально полного использования людских ресурсов оно решилось на создание русского политического центра, олицетворявшего собой правительство в изгнании, и объединение восточных «добровольческих» частей в единую армию с номинальным статусом армии союзной державы. Эти меры, по мнению Гиммлера и некоторых других нацистских вождей, должны были сплотить всех русских, а также представителей других народов России для борьбы против большевизма и превратить германо-советскую войну в войну гражданскую. Командующий пока еще реально не существующей Русской освободительной армией генерал А.А. Власов получил согласие Гиммлера на формирование двух русских дивизий из десяти намеченных в перспективе и объединение под своим началом всех антисоветских сил. Хотя эти шаги были сделаны с большим опозданием и в сложившейся обстановке почти не имели шансов на успех, резонанс их был весьма значительным. Многие русские люди, как бывшие советские граждане, так и эмигранты, увидели во Власове своего вождя, а в победе его начинания - залог своего существования в будущем.

«Подсоветское» и эмигрантское казачество также не могло остаться в стороне. Балабин писал 6 декабря 1944 г. полковнику С.В. Маракуеву: «Движение генерала Власова - это единственная надежда на спасение нашей измученной Родины и все верные сыны ее должны отдать все свои силы для поддержания этого движения. Надо включиться в борьбу с большевизмом и не ждать того часа, когда придет жид-комиссар и грубо поставит к стенке...» Генералы Ф.Ф. Абрамов и Е.И. Балабин вступили в созданный Власовым «Комитет освобождения народов России» (КОНР) и приняли участие в его учредительном съезде, состоявшемся 14 ноября 1944 г. в Праге.

Однако против КОНР страстно восстало Главное управление казачьих войск. Его сотрудники увидели во власовском комитете опасного конкурента и развернули против него бурную агитацию в казачьих массах, утверждая, что «Россия погибла и никогда больше не воскреснет». Опасаясь, что казаки рано или поздно примкнут к Власову, они уверяли, что казачество может существовать только под покровительством Германии на территории Европы под именем «Среднеевропейского казачества». Краснов также крайне отрицательно отнесся к созданию КОНР и его вооруженных сил, ибо усмотрел в нем угрозу казачьим вольностям, обещанным декларацией германского правительства от 10 ноября 1943 г. Краснов доказывал несостоятельность идеи объединения казачьих войск с РОА тем, что казаки уже принесли присягу на верность фюреру и Германии. Он критиковал манифест КОНР и за то, что «там мало говорится о православной вере и нет ни слова о жидах». «Неужели жидам оставят и дальше право распоряжаться Россией?» - вопрошал атаман.

В категорической форме Краснов и его окружение потребовали, чтобы вступившие в КОНР генералы Абрамов и Балабин считали себя пребывающими там лишь персонально, а не в качестве представителей казачества в целом или какой-либо его группы и сделали об этом заявление в прессе. Оба генерала согласились, поскольку, действительно, не были избраны в комитет казачьими кругами, а вступили в него по личному приглашению Власова. Они лишь просили повременить с таким заявлением до разговора с председателем КОНР. Краснов, в свою очередь, передал для Власова записку: «Все казаки собираются в свой Казачий Корпус под казачьим и немецким командованием. Они идут, как и шли, сражаться против большевизма, лютыми врагами которого являются. Если будет тот счастливый час, когда Русская Освободительная Армия пойдет на Восток, чтобы сломить большевизм, они будут счастливы идти на ее правом фланге, но пойдут под немецким командованием, ибо они присягали Германии и ее фюреру и освобождение родных краев видят только при помощи Германии».

Пытаясь выяснить отношение казаков к движению Власова и своему вступлению в КОНР, Балабин запросил об этом атаманов эмигрантских станиц и получил ответы, примерно одинаковые по содержанию. Самый краткий гласил: «Общеказачья станица в Пильзене, приветствуя Вас, Ваше Превосходительство, как члена Президиума Комитета Освобождения Народов России от большевистского режима, присоединяется к национальному народному движению, возглавляемому генерал-лейтенантом Власовым для свержения большевизма и считает своею нравственною обязанностью примкнуть к этому движению и поддерживать его всеми зависящими способами».

После второй поездки в Берлин 25 ноября 1944 г. Балабин собрал съезд станичных атаманов Общеказачьего объединения и представителей казачества, на котором сообщил им об отношении к Власову и КОНР в Главном управлении казачьих войск. Все присутствовавшие заявили о своей безоговорочной поддержке власовского движения и просили Балабина считать свое вхождение в КОНР не персональным, а в качестве представителя объединения. Единогласно принятая съездом резолюция гласила:

«1) Приветствовать генерал-лейтенанта А.А. Власова как создателя и руководителя КОНР и как возглавителя Русской Армии.

2) Приветствовать Президиум КОНР.

3) Приветствовать вхождение в КОНР генералов Балабина и Абрамова.

4) Просить генералов Балабина и Абрамова оставаться в Комитете не по признаку персональному, а по признаку представительства от всех казаков, входящих в Объединение.

5) Просить генерала Балабина поставить в Президиуме КОНР вопрос о создании при Комитете Управления Казачьих Войск с обязательным вхождением в него экс-оффицио Войсковых Атаманов всех Казачьих Войск».

30 ноября 1944 г. Балабин направил начальнику штаба вооруженных сил КОНР генералу Ф.И. Трухину постановление съезда станичных атаманов с сопроводительным письмом, в котором указывал на то, что, по его сведениям, «подсоветские казаки, на которых опирается Главное управление казачьих войск, также безоговорочно идут за генералом Власовым и спасение своих краев видят только при помощи его Освободительного движения», что «все казаки рвутся домой, на Родину и фантазию о каком-то “Среднеевропейском казачестве” отвергают с негодованием». Балабин призывал руководство КОНР «взять казачество в свои руки и прекратить невероятные страдания казаков - стариков, женщин и детей - в месте их поселения в Северной Италии».

К письму была приложена и адресованная Власову «Записка о казачестве», в которой высказывались пожелания казаков о будущем их устройстве в освобожденной России:

«Комитет Освобождения Народов России во имя справедливости, во имя правильно понятого государственного интереса должен включить в борьбу с коммунистическим режимом свободно и непринудительно идущее к нему казачество и гарантировать ему именем освобожденной России то, на что оно имеет веками неоспоримое, веками освященное, жертвенной службою России подкрепленное, право на

1) свободное общественное устройство в составе будущей России по древним своим традициям;

2) свободное избрание Войсковых и станичных атаманов, Войскового круга как органа местного самоуправления;

3) пользование естественными богатствами края, землею, водами и недрами в согласии с общими, для всего государства установленными законами;

4) привлечение Войсковых Атаманов к тесному и сознательному сотрудничеству с Комитетом Освобождения».

Балабин считал, что опубликование комитетом соответствующей декларации по казачьему вопросу было бы очень полезно, поскольку рассеяло бы те слухи, которые распространялись в казачьей среде противниками КОНР о его намерении ликвидировать казачество как сословно-культурную группу русского народа, выселить казаков из тех областей, где жили их отцы, деды и т.п. Подобная декларация, по мнению Балабина, могла бы привлечь казаков в РОА, поднять дух казачества и пробудить его жертвенность в предстоящей борьбе.

Власов поручил Балабину организовать при КОНР Управление казачьих войск, начав эту работу с совета с руководителями казачества, включая всех войсковых атаманов и их заместителей. При этом для Власова, равно как и для поддержавших его казачьих генералов, идеальным решением было все же уговорить обладавшего огромным авторитетом в рядах казачества Краснова вместе с ГУКВ присоединиться к КОНР и работать, как и прежде. В случае отказа от административной работы, Краснов, по их мнению, мог бы стать почетным возглавителем ГУКВ и всего казачества. Полагая, что Краснов был и продолжает оставаться прежде всего патриотом России и надеясь на то, что взаимопонимание в итоге будет достигнуто, Власов говорил, что человек, написавший «От двуглавого орла к красному знамени», не мог так перемениться, что это «временное затмение» и в конце концов генерал присоединится к КОНР со всем своим управлением.

Когда же в газетах появилось сообщение, что при КОНР предполагается образовать Управление казачьих войск в противовес красновскому, в ГУКВ поднялось сильное волнение. Его нагнетали и немецкие чиновники из министерства Розенберга, чувствовавшие, что почва уходит у них из под ног. В такой обстановке заместителю донского атамана генералу И.А. Полякову, выступившему по собственной инициативе в роли посредника, удалось убедить Краснова встретиться с Власовым, решить все спорные вопросы и прийти к согласию.

Встреча Краснова и Власова состоялась 7 января 1945 г. в пригороде Берлина Дальвице, в доме русского эмигранта Ф.В. фон-Шлиппе. На встречу прибыли: вместе с Власовым генерал Трухин и племянник фон-Шлиппе - И.Л. Новосильцев, с Красновым - С.Н. Краснов и Поляков. Сначала разговор происходил с глазу на глаз, а затем в присутствии Трухина, Полякова и С.Н. Краснова.

Старый атаман предложил своему оппоненту вести совместную борьбу против коммунистов на том условии, что казаки, отношения которых с Германией определяются в соответствии с декларацией от 10 ноября 1943 г., останутся независимыми от КОНР, а он учредит при штабе РОА «зимовую станицу», то есть казачье представительство. Власов, в свою очередь, признавая за казаками право на культурную автономию, требовал безусловного подчинения ему как главнокомандующему вооруженными силами КОНР всех казачьих формирований. Краснов, со своей стороны, утверждал, что казаки могут потеряться в массе РОА, чего допустить он никак не может, и отказывался от принесения казаками присяги Власову, мотивируя это тем, что они уже присягнули Гитлеру. Таким образом, решение вопроса, по настоянию Краснова, было отложено до официального признания Власова главнокомандующим вооруженными силами КОНР германскими властями.

По окончании переговоров состоялось небольшое застолье, во время которого Краснов подтвердил свою приверженность прогерманской позиции, заявив Власову: «Андрей Андреевич, вы идите..., а мы будем у вас, как бы на фланге. Все-таки мы быстрее добьемся протектората Германии».

9 января 1945 г. состоялась вторая встреча, на которой С.Н. Красновым был представлен проект Власову и Трухину письменного соглашения между КОНР и ГУКВ. Составленный в полном противоречии с тем, что было одобрено на встрече 7 января, он фактически перечеркивал все договоренности. Власов был готов к такому исходу уже после первой встречи, когда в машине сказал Трухину: «Ничего, Федор Иванович, мы будем продолжать свое дело, а на этого актера даже нечего рассчитывать...».

Между тем многие казаки, как «подсоветские», так и эмигранты, видели во Власове единственную фигуру, способную сплотить все антибольшевистские силы и возглавить их борьбу против Сталина. О своей солидарности с ним заявили генералы С.К. Бородин, Н.А. Морозов, А.В. Голубинцев, А.Г. Шкуро и В.Г. Науменко. С просьбой о принятии в состав КОНР к Власову обращались даже такие одиозные фигуры, как националист В.Г. Глазков.

Что же касается Краснова, то он, искренне веривший в разрекламированное геббельсовской пропагандой «чудо-оружие» и в конечную победу Германии, активно противодействовал провласовским настроениям в среде казачества. Одной из контрмер была организация в «Казачьем стане», куда атаман перебрался в феврале 1945 г., школы пропаганды. Программа ее занятий была составлена близкими Краснову людьми и согласована с начальником ГУКВ. На торжественном открытии школы прибывший в Северную Италию Краснов в пространной речи изложил свою политическую концепцию, уделив основное внимание характеристике власовского движения и самого Власова. Концепция эта сводилась к следующему:

«1) В свое время была Великая Русь, которой следовало служить. Она пала в 1917 г., заразившись неизлечимым или почти неизлечимым недугом.

2) Но это верно только в отношении собственно русских областей. На юге (в частности, в казачьих областях) народ оказался почти невосприимчивым к коммунистической заразе.

3) Нужно спасать здоровое, жертвуя неизлечимо больным. Есть опасность, что более многочисленный “больной элемент” задавит здоровый (т.е. русские-северяне казаков).

4) Чтобы избежать этого, надо найти союзника-покровителя и таким покровителям может быть только Германия, ибо немцы - единственная “здоровая нация”, выработавшая в себе иммунитет против большевизма и масонства.

5) Во власовское движение не следует вливаться: если окажется, что власовцы - абсолютно преданные Германии союзники, тогда можно говорить о союзе с ними. А пока расчет только на вооруженные силы немцев».

16 марта 1945 г. газета «Казачья земля» опубликовала открытое письмо Краснова Власову:

«Глубокоуважаемый Андрей Андреевич!... Военные обстоятельства и необходимость как Вам, так и мне уехать в инспекционные поездки, помешали нам закончить переговоры. Вы поняли, что освободить Россию от большевистской власти можно только при помощи иностранной державы и именно Германии...

И цели - уничтожение большевизма в России, и средства - тесное сотрудничество для того с Германией, у Вас и у казаков - одни и те же. Какая же тут может быть размолвка?

Если бы военные обстоятельства не прервали наших переговоров, мы бы с Вами договорились и пошли бы, как и надлежит идти, как всегда шли русский солдат и казак.

Нашей кажущейся размолвкой воспользовались большевики. Через своих агентов и заблудших казаков, авантюристов, личное самолюбие и выгоды ставящих выше блага Родины, они сеют смуту, говоря, что казакам следует отойти от своих вождей и начальников, идущих с немцами и перейти к Вам, делающему Русское дело без немцев.

Они возбуждают ненависть к немцам, подрывают доверие к Германской армии.

Они говорят, что в Штабе Казачьих Войск и в станицах засели заскорузлые старики, которые только и думают подвести Казачество под протекторат Германии, и одновременно распространяют волнующие казаков слухи об успехах Вашей армии, подошедшей к самой Москве?!

Все это ни Вам, ни казакам не на пользу. Это нужно только большевикам.

Хорошо зная чаяния казаков, свидетельствую Вам: у казаков одна мечта - вернуться в родные Края, зажить там своей жизнью, какой они жили до прихода к власти большевиков. Казаки хотят иметь свое самоуправление: Круг (Рада) и выборных атаманов. Казаки ничего не имеют против того, чтобы те, кто жили и живут теперь на их землях, там и оставались жить равноправно с казаками.

Казаки сознают, что после победы Россия останется под наблюдением и покровительством Германии. Казачьи Войска, самостоятельно развиваясь, будут пользоваться помощью немцев, как союзники Германии.

Для успокоения умов, русских и казачьих, мне бы хотелось, чтобы Вы, Андрей Андреевич, таким же открытым письмом ответили бы казакам на следующие вопросы:

1) Вооруженные Силы Комитета Освобождения Народов России являются частью Германской армии, Германией содержимой и вооружаемой, как это в казачьих частях, или это - самостоятельная, независимая от Германии армия, как о том болтают безответственные люди, противопоставляя ее казакам, “продавшимся немцам”?

2) Признаете ли Вы за казаками те права, которые уже признала Германия?

3) Можете ли Вы и Комитет, Вами возглавляемый, оказать казакам на родной земле помощь, защиту и покровительство без помощи Германии?

4) Не считаете ли Вы ошибочным и вредным в теперешнее смутное время раскалывать казаков созданием параллельного Управления Казачьих Войск, независимого от Главного Управления Казачьих Войск (во главе с ген. от кавалерии П.Н. Красновым)?

Я не хочу верить этому и думаю, что только непроверенные слухи и печальное недоразумение, которое Вы прекратите, приступив к общей работе с казаками и их законными начальниками для спасения Родины, при полном уважении старых прав и особенностей казачьего быта...»

Видя, что Краснов, несмотря на все разговоры о союзе, идет по пути противопоставления казачества всему русскому народу, Власов отдал приказ о формировании при штабе вооруженных сил КОНР Управления казачьих войск, назначив его начальником Донского войскового атамана за границей генерала Г.В. Татаркина, а начальником штаба - полковника Карпова.

К 23 марта 1945 г. Управлением казачьих войск при КОНР было составлено «Положение об управлении казачьими войсками», согласно которому руководящим органом казачества становился Совет казачьих войск, состоящий из походных атаманов и начальника штаба УКВ. Председатель совета подчинялся Власову как главнокомандующему и председателю КОНР. Наряду с констатацией антибольшевистской направленности борьбы и сохранения самобытности жизненного уклада казачества, в положении указывалось, что «казачество, являясь одной из составных частей России,... входит в подчинение Главнокомандующего вооруженными силами и председателя Комитета Освобождения Народов России генерал-лейтенанта Власова».

Краснов назвал этот документ «купчей крепостью о продаже казачьих войск». Однако к этому времени он и его сторонники уже не владели ситуацией, в то время  как Власов действовал наверняка, имея поддержку со стороны Главного управления СС, предоставившего ему широкие полномочия в организации учреждений и воинских формирований КОНР.

24 марта 1945 г. произошло событие, ознаменовавшее собой решающий поворот в отношениях КОНР с казачеством. Состоявшийся в этот день в Вировитице (Хорватия) съезд казаков 15-го кавалерийского корпуса единогласно принял решение об объединении казачьих войск с вооруженными силами КОНР и избрал походным атаманом казачьих войск командира корпуса группенфюрера и генерал-лейтенанта войск СС Гельмута фон-Паннвица. Это был первый и единственный в истории случай, когда казачьим атаманом стал иностранец.

Решение съезда не могло не повлиять на позицию походного атамана «Казачьего стана» Т.И. Доманова - одного из наиболее непримиримых противников объединения ГУКВ и КОНР. Еще 26 марта он предложил кубанцам, высказавшимся на общем сборе в Каваццо-Карнико (Северная Италия) за объединение с РОА, «убираться, куда они хотят, но со своими семьями...», однако узнав о произошедшем в Вировитице, он направил Власову письмо, в котором объявил о передаче «Казачьего стана» в его и готовности выполнять его указания.

28 марта последовал ответ на письмо Краснова за подписью генералов Татаркина и Науменко, а также других представителей казачьей эмиграции.

«По целому ряду затронутых Вами, господин генерал, вопросов, имеются уже совершенно точные, не допускающие кривотолков, официальные разъяснения, закрепленные в основном документе Освободительного Движения - в Манифесте. В Манифесте КОНР сказано, что в настоящий момент единственной реальной силой, могущей поддержать антибольшевистское движение народов России, является Германия. Исходя из этого, Комитет ОНР идет на союз с Германией, но на союз равноправный, не затрагивающий ни чести, ни независимости нашей многострадальной Родины...

Ваш вопрос в том, идем ли мы с Германией или без нее, самостоятельно? Мы никогда не скрывали, что находимся в союзе с Германией, но мы всегда не уставали подчеркивать, что мы равноправные союзники, что мы боремся за независимую Родину, которая не может быть ни под чьим протекторатом или покровительством, в то время как Вы берете на себя смелость от лица казачьей массы утверждать, что после победы над большевизмом, Россия “останется под покровительством и наблюдением Германии”.

Вы пишите, что внутри антибольшевистского лагеря не может быть почвы для размолвок, тем не менее, зная, что такие размолвки имеются, говорите о них неуверенно, точно сомневаетесь в них и боитесь открыто признать их существование. Не проще ли сразу вскрыть их, чтобы покончить с ними? Мы считаем, что казачество уже давно не едино! Не едино несмотря на общность целей нашей борьбы, на общность союзнических отношений с Германией. Здесь, прежде всего, следует упомянуть деятельность крайних “самостийных” элементов. Эти люди считают казаков не выходцами из среды русского и украинского народов, приобретших в силу некоторых особенностей жизни специфические черты и поэтому образовавших особую бытовую группу в нашем народе, а самостоятельным Казачьим народом! Эти люди с серьезной миной говорят о некоей самостоятельной Казакии. Казачья же масса всегда считала себя плотью русского народа, всегда героически отстаивала национальные русские интересы, понимая, что разъединение с русскими может быть только интересно врагам казачества.

Казачество хочет получить в собственность свои земли, хочет свободно трудиться на своей земле, хочет иметь самоуправление, отвечающее казачьим традициям в быту. Это вполне законные требования, но казаки, трезво разбираясь в современной ситуации, сознают, что в России сегодня не может быть восстановлено самодержавие и какие-то сословные привилегии. Россия уже не та и казаки уже не те. Вы, господин генерал, очевидно, неясно представляете себе, что говорят сейчас казаки, пришедшие из Советской России, если до сего часа мечтаете о восстановлении старых порядков, от имени казачьей массы утверждая, что казаки мечтают зажить “той жизнью, какой они жили до прихода к власти большевиков”. Не порождает ли эта точка зрения лишних разногласий в среде казаков?

Таковы причины наших разногласий. В настоящий момент вокруг КОНР собираются те казаки, которые, зная действительное настроение казачьей массы, объединяют ее для борьбы за те идеи, которые изложены в Манифесте КОНР. Мы считаем организацию при КОНР Казачьего Управления своевременным, полезным, собирающим казачьи силы организационным мероприятием...»

28 марта Власов подписал приказ об утверждении Совета казачьих войск, а 20 апреля - приказ о включении казачьих войск в состав вооруженных сил КОНР и утверждении фон-Паннвица в должности походного атамана. 28 апреля переход казачьих частей под верховное командование Власова был санкционирован рейхсфюрером СС.

К концу апреля 1945 г., когда части Красной армии уже вели бои в пригородах Берлина, а до конца войны оставались считанные дни, на остававшейся подконтрольной Германии территории действовали следующие казачьи формирования:

15-й Казачий кавалерийский корпус фон-Паннвица (Хорватия), в который входили две кавалерийские и одна недоформированная пластунская дивизия, запасной полк и части усиления - всего до 40 тыс. человек;

1-й Казачий полк генерала Зборовского в составе Русского охранного корпуса (Хорватия) – 1 075 офицеров и казаков;

Казачий резерв генерала Шкуро (Австрия) - до 2 тыс. человек;

«Казачий стан» походного атамана Доманова (Северная Италия), включавший в себя донские, кубанские и терские беженские станицы, а также корпус, в который входили две дивизии, конный полк, конвойный дивизион, части поддержки, офицерский резерв и юнкерское училище - более 31 тыс. человек, в том числе – 1 575 офицеров, 592 чиновника, 16 485 унтер-офицеров и рядовых, 6 304 нестроевых (4 222 женщины, 2 094 ребенка в возрасте до 14 лет и 358 подростков в возрасте до 17 лет). Около 70 % офицеров и чиновников «Казачьего стана» (1 430 человек) было представлено старыми эмигрантами.

Всего же, по данным ГУКВ, на территории Германии и оккупированных ею государств Западной Европы находилось до 110 тыс. казаков, подавляющее большинство которых (не менее 75 тыс.) составляли бывшие советские граждане.

30 апреля 1945 г. ввиду приближения английских войск и активизации действий итальянских партизан было принято решение об эвакуации казачьих строевых частей и беженцев из Италии. Отход начался в ночь со 2 на 3 мая, а к вечеру 7 мая, преодолев высокогорный альпийский перевал Плоукен-Пасс, последние казачьи отряды пересекли итало-австрийскую границу и расположились в долине реки Драва между городами Лиенц и Обердраубург. Отсюда в расположение 8-й британской армии были отправлены парламентеры, которые объявили о капитуляции «Казачьего стана».

Неподалеку разбили лагерь 4,8 тыс. кавказцев (главным образом, адыгейцев, карачаевцев и осетин), перешедших Альпы вместе с казаками. Лишь около 600 из них были бойцами Северокавказской боевой группы войск СС, а остальные являлись гражданскими беженцами. Возглавлял горцев адыгейский князь генерал Султан Келеч-Гирей. Восточнее - в городке Шпиталь - находилась группа в несколько сот казаков из Казачьего резерва Шкуро. Последние, идя на соединение с «Казачьим станом», 15 мая столкнулись у Юденбурга с советскими войсками и лишь после тяжелого боя смогли прорваться в расположение англичан. Тремя днями раньше из Хорватии в Австрийские Альпы прорвался 15-й Казачий кавалерийский корпус фон-Паннвица, который сложил оружие перед англичанами в районе Фельдкирхен – Альтхофен.

Первое время положение казаков было не похоже на положение военнопленных. Они были поставлены на английское армейское довольствие, содержались относительно свободно, лишь с ограничениями передвижения во время комендантского часа. Отношение англичан носили подчеркнуто корректный характер, казачьи офицеры сохраняли личное оружие, кроме того для несения караульной службы казакам были оставлены винтовки - по одной на 10 человек. Среди казаков ходили самые разные слухи относительно их дальнейшей судьбы: высказывались предположения о формировании из них некоего подобия Иностранного легиона и переброски на Ближний Восток, в Африку или даже на острова Тихого океана для борьбы с японцами. Мало кто из них догадывался о том, что судьба их уже решена, так как 11 февраля 1945 г. в Ялте союзники подписали соглашение о репатриации всех советских граждан, взятых в плен в составе германских вооруженных сил.

16 мая англичане потребовали сдать оставшееся у казаков оружие. 28 мая под предлогом встречи с английским главнокомандующим фельдмаршалом Александером от массы рядовых казаков были отделены офицеры - около 1 500 из «Казачьего стана» (включая 14 генералов) и примерно 500 из 15-го кавалерийского корпуса (в том числе 150 немцев), а также 125 офицеров-кавказцев. Все они под усиленным конвоем были отправлены в Шпиталь и размещены в огороженном колючей проволокой лагере, где им объявили о предстоящей выдаче советским властям.

В течение ночи, проведенной в лагере, П.Н. Краснов написал на французском языке несколько петиций в адрес короля Великобритании, Лиги Наций, Международного Красного Креста и архиепископа Кентерберийского. Эти документы, покрытые тысячами подписей казачьих офицеров, так и остались без ответа. В ту же ночь несколько офицеров повесилось, а трое перерезали себе артерии осколками разбитых стекол. Однако остальные до самого конца не могли поверить в возможность их насильственной выдачи большевикам.

Утром к воротам лагеря подошла длинная колонна крытых брезентом грузовиков. Англичане приказали Доманову объявить офицерам о погрузке в машины для следования к месту передачи советским войскам. Этот приказ вызвал взрыв возмущения. Через переводчика английскому коменданту лагеря было заявлено, что до сей поры казаки беспрекословно выполняли все приказания англичан, но этого приказания они исполнить не могут, потому что не считают себя пленными. Комендант в категорической форме вновь предложил исполнять приказ, но казачьи офицеры отказались повиноваться. Они сели на землю по 14 человек в ряд и сцепились друг с другом руками, образовав плотную массу. Тогда по приказу коменданта английские солдаты бросились на офицеров и стали жестоко избивать их прикладами. Окровавленных людей вырывали из общей массы и волокли к грузовикам. Видя, что дальнейшее сопротивление бесполезно, офицеры стали подниматься и расходиться по машинам.

В этот момент от них отделилась группа старых эмигрантов. Подойдя к английскому коменданту, они предъявили свои паспорта с гражданством Франции, Югославии, Греции, Польши и других стран. Однако их попытки доказать, что они являются признанными Лигой Наций политическими эмигрантами и поэтому не подлежат насильственной выдаче большевикам, не произвели впечатления на коменданта. Криво улыбнувшись, он ответил: «Исключений быть не может. Вы - военные люди и я также военный, потому знаете - каждый приказ должен быть выполнен полностью. И без всяких рассуждений». Стоявший рядом офицер добавил: «Вы - казачьи офицеры. Будете показывать свои документы в СССР Сталину. Езжайте к нему в гости».

Через четыре часа колонна грузовиков пересекла демаркационную линию, разделявшую советскую и британскую оккупационные зоны, и прибыла в Юденбург, где свыше 2 тыс. казачьих офицеров были переданы «Смершу» 3-го Украинского фронта.

Мотивы выдачи советским властям Краснова, Шкуро и других старых эмигрантов, долгое время оставались загадкой. Они были раскрыты генералом П.А. Судоплатовым, возглавлявшим в годы войны отдел спецопераций НКГБ, в его воспоминаниях. Они заключались в самой заурядной сделке – «натуральном обмене» белых атаманов, а вместе с ними и остальных эмигрантов, на группу плененных Красной армией немецких морских офицеров во главе с адмиралом Редером.

Обезглавив «Казачий стан» и 15-й кавкорпус, англичане приступили к депортации остальных казаков. Эта акция стала военной операцией с участием сил трех английских дивизий и двух бригад. Согласно многочисленным свидетельствам переживших эти события казаков, в насильственной выдаче принимали участие подразделения бригады, сформированной из палестинских евреев. Эти свидетельства, являясь отчасти плодом традиционной для казаков неприязни к евреям, сильно преувеличивают масштабы участия последних в репатриации. В то же время достоверно известно, что в мае – июне 1945 г. в районе выдачи находились отдельные группы военнослужащих Палестинской бригады, которые могли привлекаться к проведению акции наряду с другими частями британской армии.

Массовая депортация казаков из долины Дравы началась 1 июня. Чтобы осуществить ее, англичане предприняли штурм лагеря Пеггец, где 15 тысяч казаков, включая женщин и детей, устроили богослужение под открытым небом. Орудуя штыками и прикладами, солдаты вырывали людей из толпы и заталкивали их в грузовики. Несколько десятков казаков были убиты при попытке к бегству, погибли в давке, утонули или покончили с собой. Аналогичные эксцессы, хотя и с меньшим числом жертв, происходили и в других лагерях.

Всего за пять недель, начиная с 28 мая, было депортировано 35 тыс. казаков. Впереди этих людей ждали все ужасы сталинских лагерей и спецпоселений, пережить которые удалось немногим. Известно, что из примерно 1,5 тыс. эмигрантов, переданных в Юденбурге советским властям, после объявленной в 1955 г. амнистии за границу выехало только 70 человек.

16 января 1947 г. в Москве в Колонном зале Дома Союзов состоялся закрытый судебный процесс по делу шести генералов: эмигрантов П.Н. Краснова, А.Г. Шкуро, С.Н. Краснова и Султан Келеч-Гирея, бывшего советского гражданина Т.И. Доманова и германского подданного Г. фон-Паннвица. Подсудимые обвинялись в том, что «по заданию германской разведки, они в период Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских отрядов вооруженную борьбу против Советского Союза и проводили активную шпионско-диверсионную деятельность против СССР». Все обвиняемые были приговорены к смертной казни через повешение.

Приговор был приведен в исполнение сразу по окончании процесса на сооруженной прямо во дворе Дома Союзов виселице. Эта казнь стала логической точкой в истории отчаянной и обреченной попытки вождей эмигрантского и «подсоветского» казачества добиться освобождения казачьих земель и возрождения казачьих войск в союзе с державой-агрессором, целью которой было уничтожение России.

Публикации документов и материалов:

  • Науменко В.Г. Великое предательство. М., 2003.

Исследования:

  • Бетелл Н. Последняя тайна. М., 1992.
  • Смирнов А.А. Казачьи атаманы. М.;СПб., 2002.
  • Толстой Н.Д. Жертвы Ялты. М., 1996.

                           С.И. Дробязко

очерки истории/ энциклопедический словарь/ учебно-методическое пособие/ хрестоматия/ альбом/ о проекте